Письма Эдмунда Гуссерля к Густаву Шпету

Предисловие к публикации

Обмен письмами между Гуссерлем и Шпетом приходится, в основном, на предвоенное время, 1913 — 1914 гг. Из письма фрау Гуссерль от 20 сентября 1918 годя следует, что попытка продолжения переписки имела место по крайней мере один раз в конце войны, однако письмо Гуссерля не сохранилось или не было отправлено. Судьба писем Шпета пока неизвестна. Возможно, их судьбу прояснит том писем Гуссерля и его корреспондентов, который вскоре выйдет в свет в собрании сочинений Гуссерля (Husserliana).

Публикуемые ниже письма не только воссоздают атмосферу теплых дружеских отношений между семьями Гуссерля и Шпета, но и содержат в себе обсуждение таких ключевых для феноменологии проблем как роль и задачи философии, проблема смысла (ноэсис-ноэма), проблема Я и проблема времени. Разумеется в письмах представлены лишь эскизы этих проблем, но зато здесь они даны рельефно и живо. Наиболее подробно разъясняет Гуссерль Шпету некоторые аспекты проблемы времени, которая, к сожалению, осталась для Шпета, в целом, на втором плане.

Инициатором переписки был, без сомнения, Шпет. Гуссерль, как видно из писем, считал своим долгом отвечать на вопросы и возражения столь высоко им ценимого корреспондента. Кроме того, далеко не безразличным для Гуссерля было и восприятие феноменологии в России.

Публикуемые письма восполняют определенный пробел в истории феноменологического движения, однако краткость переписки основателя феноменологии и его последователя в России, который, впрочем, пытался обрести свой собственный путь, обращает наше внимание на один из тех разрывов в “сочленениях времени”, которыми так изобилует русская и немецкая история в XX веке.

Насколько интенсивной и философски значимой могла бы стать эта переписка? Только ли социально-политические причины послужили препятствием для ее продолжения? Здесь мы вступаем в область предположений. Однако одно предположение следовало бы, на наш взгляд, исключить как ошибочное, а именно, что “история мешала” философам делать свою “тихую, но важную работу”.

Напротив, философская работа в Европе, России и Америке была чрезвычайно интенсивной в предвоенные годы и в годы войны, не говоря уже о послевоенном времени. Гуссерль и Шпет не составили здесь исключения. В публикуемых письмах есть много свидетельств тому, как интенсивно работал Гуссерль в эти годы; его корреспондент опубликовал в 1914 году книгу “Явление и смысл” 1, в 1916 — 1917 гг. опубликованы две важнейшие его статьи “Сознание и его собственник” 2 и “Мудрость или разум” 3.

Важно, однако, внутри этой интенсивной работы мировой философии, которая происходила на фоне общего ощущения прогресса европейской культуры, выделить по крайней мере две тенденции: философию, выражающую кризис культуры, и философию, принимающую вызов этого кризиса. Феноменология в лице Гуссерля и Шпета принадлежит, несомненно, к этой второй тенденции.

Усилиями в основном Брентано и Гуссерля, феноменология возникла в относительно спокойное и, даже можно сказать, безмятежное время — на рубеже веков. Однако ни кто иной как Гуссерль увидел истоки кризиса европейской культуры в разрушении фундаментальных связей сознания и идеальных предметностей, в релятивизме, скептицизме и историзме, в низведении сознания к вто ричному и функциональному. В противовес Марксу и Ницше в феноменологии речь идет о недооценке всех прежних ценностей, и прежде всего ценностей классического рационализма, истинный смысл которого, по мысли Гуссерля, был затемнен объективизмом. В 1911 году, за три года до I мировой войны, в статье “философия как строгая наука” Гуссерль прямо указывает на угрозу абсолютным нормам культуры, в 1935 году, за четыре года до II мировой войны, в “Венской истории” Гуссерль говорит о духовном кризисе Европы. За этой “мистикой чисел” — глубокое проникновение в основы кризиса культуры как кризиса ее смысловых основ. Громадная ответственность, о которой пишет Гуссерль Шпету, связана с созданием нового учения о сознании, которое, по его замыслу, должно было стать не одной из многочисленных гносеологических доктрин, устанавливающих тот или иной тип связи между субъектом и объектом, но онтологией культуры и онтологией жизни.

Гуссерлевские сравнения феноменологии с русской равниной, которая лишь при усердной работе дает богатый урожай, или с горной страной, в которой так трудно обжиться, конечно, не для пост-современного читателя. Тем не менее они весьма уместны в наши дни, поскольку лейтмотив феноменологии — это возделывание и культивирование сознания сознанием, в то время как сознание уходит из тела культуры, оставляя взамен лишь тело, сфера проблематизации которого стремится выработать стойкий иммунитет к “вирусам” идеальной предметности, объективного смысла, потока переживаний, внутреннего времени и очевидности.

Философия, для Гуссерля, это “наука об истинных началах, об истоках”, а “горная страна” — это как раз страна истоков, в которой действительно трудно жить, как трудно порой жить на родине, что испытали в своей жизни и смерти Эдмунд Гуссерль и Густав Шлет.

• • •

Господину Густаву фон Шпетт, 7, Hoher Weg., 14 мая 1913. Groner Ch. 22.

Глубокоуважаемый господин ф. Шпетт, мой муж и я просим Вас и Вашу супругу доставить нам удовольствие от Вашего общества во время прогулки и кофе на свежем воздухе. Было бы очень любезно [с Вашей стороны], если бы Вы появились у вас в 3 часа.

С сердечным приветом, М. Гуссерль.

• • •

Господину фон Шпету Англия, Мюррен, Отель Альпенру, Эдинбург, 25 Гранд Роуд, 30.8.13.

Дорогой господии фон Шпетг!

Я пишу Вам из великолепного лета великолепной Бернер Оберланд, где я теперь предаюсь двухнедельному отдыху. К сожалению, в Г(еттингене) я не разделался с отделкой текста второго тома Логических] Щсследований]. Мне осталась еще добрая часть работы. Надеюсь, в конце октября я смогу послать Вам экземпляр готовой работы как ответный подарок за то, что Вы

любезно прислали мне сочинение господина Яковенко и в память о геттин-генском семестре.

Желаю Вам хорошего отдыха во время Вашего отпуска. Сообщите свой новый адрес! Моя жена шлет дружеский привет.

С сердечным приветом и т. п. Ваш Гуссерль.

• • •

Геттинген 29.12.13

Дорогой друг!

Оба Ваших парижских письма доставили мне и моей жене большую радость. В меня вселяет бодрость то, что горная страна феноменологии предстала перед Вами, как и передо мной, в своем величии, своей красоте и силе, созидающей философию, и что Вы ради “вечной душевности” не страшитесь тех невыразимых трудностей, с которыми должен встретиться каждый, кто хочет в ней освоиться. Так я этой зимой отдал этим трудностям свою дань: возможно как следствие продуктивности прошедших лет, работа подвигается тяжело, и я должен мучительно биться над тем, чтобы воспроизвести в созерцании прежние интуиции (Einsichten) и, что я строго требую от себя, верно изобразить и обрисовать созерцаемое. Мне тяжело на душе, что из-за этой постоянно дождливой и и туманной погоды в феноменологии, я потерял столько времени, и что издание последней части моих Логических исследований снова отодвигается на несколько месяцев. “Искусство вечно — коротка жизнь!” Впрочем, сейчас я настроен весьма решительно и просто заново принялся за работу, от старого текста почти ничего не остается, хотя в качестве ядра здесь все же должны быть представлены прежние мысли, лишь схваченные более ясно, более зрело и основательно (на основании моих обстоятельных штудий 1902-1910 годов). К сожалению, осваиваться с вещами, оставленными далеко позади, сейчас мне весьма тяжело.

Что касается Ваших сомнений относительно Введения ко II [тому], то я прошу обратить внимание, что речь идет только о переработке прежнего введения к прежней работе, и что я претендую только на то, чтобы содействовать [выявлению] внутреннего смысла прежней работы. В полной мере своеобразие феноменологии не может получить здесь подобающей характеристики. Чистая фен[оменология] и, особенно, [феноменология] переживаний мышления и познания служит здесь только средством для философствования чистой “Mathesis”, и должен быть разъяснен только общий ее смысл.

В цитированном месте 11,19 речь идет не о “феноменологическом”, но о “теоретикопознавательном исследовании”, причем это “теоретикопознавательное” определяется контекстуально (ср. также с. 8). “Притязание на научность”, как и все предложение, взято из старого текста и могло бы, в самом деле, не присутствовать. Я бы, возможно, сказал лучше: “которая не хочет погрешить против внутренне присущего ей смысла”, и тд. Само собой разумеется, что здесь не имеется в виду Марбургская предпосылка научности, в качестве некоторой предваряющей нормы, ибо прежде должна быть прояснена идея науч(ности]. Научность может здесь обозначать то же самое, что и разyмнocть, любая разумность, которая может быть понята экземпляристски и в непосредственном существовании. Речь, именно, идет здесь только о том, что теоретикопозн[авательное] исследование, как исследование, хочет прояснить смысл обоснованного познания, или обоснованной предметности познания (“сущего”), причем существование такой предм[етности], или относящиеся к ней положения, теории etc. не могут быть взяты в качестве предпосылок без того, чтобы не исказить смысл ее проблем.

Естественно, ради [целей] нашего изложения и интерпретации следует указать на Идеи, которые пригодны для работы с подобными принципиальными вопросами гораздо более, нежели Логические] и[сследования]. Напротив, Лог.[ические] исследования] приносят пользу потому, что они дают подробные обсуждения определенных проблем, на которых можно научиться работать. И причем это действительно основные проблемы, в которых новый метод добился успеха изнутри.

Здесь, пожалуй, Вам могут стать полезными III-V [исследования], хотя постановка новых задач неминуемо влечет некоторую незавершенность их разрешения, а также VI, которое, как я надеюсь, достигнет уровня значимости Идей.

Меня обрадовало, что Вы пишете о своем методе работы и Ваших рабочих планах. Только при полном и абсолютном самоотречении выявляется непреходящее (Bleibendes) и плодотворное. Весь мир должен понять, насколько серьезными мы считаем феноменологические исследования, и по одной единственной причине, так как сама феноменология есть серьезная вещь, знание [Wissenschaft] “в себе” существующих истин, которые карают и позорят нас за ложь, если мы вместо серьезной работы — болтаем. — Вы действительно хотите упустить знакомство с таким гениальным мыслителем как Бергсон? Если Вы [решите] его навестить, напишите мне — я пошлю ему сразу же небольшое рекомендательное письмо.

С дружескими новогодними пожеланиями (равно и Вашей в.[ысокочти-мой] семье).

Ваш старый Э. Гуссерль Проф. Зиммель получил приглашение из Страссбурга.

***

Геттинген 153.1914 Москва, Б. Царицынская, 7

Дорогой друг! Очень обрадован Вашим письмом и отвечу в высшей степени подробно. Сегодня — только о возражении 1, которое мне не совсем понятно, ибо как раз здесь, к сожалению, немецкая синтаксическая конструкция (злосчастный немецкий!) потерпела крах4.

Устраняет ли Ваше возражение нижеследующее? К конкретному переживанию принадлежит конкретная НОЭМА, с многообразными несамостоятельными составными частями, или “абстрактными” (° несамостоятельными!!). Уже вся целиком ноэма “абстрактна”, ибо она может существовать только как н(оэма) некоторой ноэзы, но она “относительно конкретна” но сравнению со своими, по отношению к ней несамостоятельными моментами.

И тогда то, что я определяю как “смысл”, выделяет из ноэмы только чистое несамостоятельное тождественное, ибо многие переживания (и континуумы переживаний), варьирующиеся в отношении полноты ясности, могут иметь один и тот же смысл, одни — иногда полностью смутный, другие, изменяясь, ясный. Можно теперь так же соединить смысл с его модусом ясности или полноты, следовательно, образовать новую идею большей конкретности, и это есть полное ядро.

При этом дело не обстоит так, что смысл — одно, а модус ясности, в котором этот смысл выступает — другое (как платье). Это есть просто смысл (der blosse Sinn) (“предмет в [модусе] кок”, но с первоначальным ограничением), так сказать, идеально-тождественная форма в соответсвующем многообразии полных ядер; несколько аналогично тому, как та же самая пространственная форма имеет изменяющуюся цветовую полноту, которая может постоянно флуктуировать. Полному ядру соответствует при этом по аналогии (впрочем, сравнения опасны) идея осуществленной (erfullten) пространственной формы.

Понятно ли это? Самые сердечные пожелания. Моя жена в Вене. В ближайшее время напишу еще1

Дружески Ваш Э. Гуссерль.

Геттинген 283.1914 Hoher Weg. 7

Дорогой друг! Тихие недели каникул, из которых только в первую я должен был отвлечься (я был в Вене на 80-летии моей матушки), прошли в тяжелой борьбе за новое рациональное построение заключительного тома Логических] Исследований]. Я ведь уже писал Вам, что я полностью отверг почти 6 уже отпечатанных, соответственно, набранных печатных листов и принял решение вместо переработки написать полностью новый том. Комплекс из следующих 6-ти листов я еще держу в наборе, так как он, кажется, содержит только добротное (впрочем, с самого начала новое). Крайне неблагоприятная ситуация сложилась во время этой рабочей зимы. Я был здоров, но, несмотря на все старания, мало продуктивен — invita Minerva. Теперь, кажется, [работа] идет снова, и если будет угодно Богу, получится в конце концов нечто изрядное. Более всего мешает мне то, что я слишком остро ощущаю ту громадную ответственность, которую я на себя принял; поэтому я не могу в полной мере предаться тщательному анализу. Так что Вы понимаете, почему я пишу ответ на Ваше письмо, которое меня чрезвычайно обрадовало, лишь несколько недель спустя.

Особенно я благодарен Вам за подробный отчет о Вашей интенсивной феноменологической деятельности, которая, к моей радости, встречает благосклонное внимание со стороны уже пробудившегося в Москве интереса к феноменологии. Главное состоит в том, чтобы Ваши столь способные к воодушевлению соотечестаенники поняли, что речь идет не о новом учении спасения, благодаря которому верующий достигает блаженства, но что открыта новая наука, бесконечно плодотворная почва для работы, — бесконечная и плодотворная как русская равнина, но как и она приносящая богатый урожай только благодаря упорному труду (а не громким словам). Пусть будут соответствующим образом скептичны, или, критичны — но пусть проверяют с открытыми глазами. Они увидят, что здесь действительно есть основа, что работа здесь необходима, и что как раз работа, которая должна быть здесь проделана — единственная, необходимая в нашу философскую эпоху. Но, конечно, никакая добрая воля не поможет без настоящего ______ 5, т. е. без решимости сорвать шоры исторических предрассудков.

Очень заинтересовал меня Ваш отчёт о возражениях, высказанных в отношении Вашего доклада на “психологическом обществе”, на которые Вы, конечно, ответили верно. Замечу только по поводу вопроса чистое Я—реальное Я: ведь все реальные единства, которые “конституируются” впервые в сфере сознания (bewusstseinsmasslg), в чисто феноменологическом исследовании должны быть “заключены в скобки”, и при этом также их гид: мы не можем “принять участие” ни в одном тезисе, в том числе эйдетическом.

По пункту 1) Ваших собственных сомнений и вопросов я тотчас же ответил в почтовой открытке (которую Вы, пожалуй, уже получили). Что же касается 2-го пункта, то речь идет о первичном потоке сознания, конституирующем феноменологическую временность и, конечно, не о мистическом Запредельном (Dahinter). Я ограничил исследование полем данностей в феноменологическом времени, каждое cogito было понято как темпоральное. Так, например, переживание суждения, чувство, восприятие; так же любое гилети-ческое данное, например, действующее в восприятии в качестве оттенка данное ощущение цвета или звука. Все это суть единства длительности, начинающиеся, протягивающиеся в феноменологическом времени, заканчивающиеся, следовательно, заполняющие временные протяженности (SC. неизмеримые чисто объективно). Покажем это на примере чисто редуцированного ги-летического звукового данного. Или, короче говоря, “звука”. Звук имеет свою длительность. Что принадлежит к этой длительности [?] Здесь есть континуум (не “математически-точный”) звуковых фаз, звуковых временных точек; каждая [из этих точек] первично дана каждый раз в некотором актуальном Теперь. Но в каком-либо определенном Теперь первично (перцептивно) дана только одна звуковая фаза, все прошедшие [фазы] длительности осознаются ретенционально во временных оттенках (Zeitabschattungen): континууму истекшей длительности соответствует — в этом актуальном Теперь — прикрепленный к звуковому Теперь континуум оттенков бывшего звукового Теперь. И так же для каждой новой первичной звуковой фазы, причем континуум оттенков всегда опять-таки является новым и постоянно изменяющимся в истечении самого заново производящегося Теперь (континуумы континуумов). При этом, однако, каждой определенной фазе длительности звука в этой континуальности 2-ой ступени (двойная континуальность) соответствует сплошной линейный континуум оттенков, все фазы которого “представляют” все ту же самую звуковую точку (эту фазу звука). Только так возможно постоянно себя создающее сознание длительности (начинающееся, непрерывно себя сохраняющее, а также развивающееся далее, темпорально себя расширяющее сознание “определенного” (von “dem”) звука 6. Т. е. то, что мы обозначаем как Hyle звука, есть “конституирующее” себя в процессе сознания единство. Это имеет силу, однако, для каждого cogitatio и для всех его компонентов. Например, для “определенного” переживания суждения (которое я как раз осуществляю), начинающегося и “длящегося в своем времени”. Следовательно, все переживания феноменологического времени суть сконституированные единства, как и необходимо в них схонституированная временная форма. Речь, однако, идет при этом о консти-туировании, которое имеет место равным образом и для всех cogitatlones пространственных положений (von Statten): это изначальный закон сознания, что все, что мы обычно называем переживанием, определенным образом первич[но] конституируется в континуумах сознания: эти континуумы, первичный поток сознания, суть не “cogltationes”, они конституируют время, но сами не имеют никакого времени, никакой длительности 7.

Я испытываю чувство стыда за то, что, следуя порядку Ваших сообщений, лишь в конце касаюсь того, с чего, собственно, должен был бы начать письмо. Вы предлагаете посвятить Вашу новую работу моей жене и мне. То, что я сердечно рад этому свидетельству уважения, которое оказывает мне этим посвящением такой столь высоко ценимый мной как лично, так и в научном отношении человек, как Вы, мне вряд ли нужно говорить. Моя жена также чрезвычайно обрадована. Она, однако, написала мне из Вены (где она находилась с моим младшим сыном — сейчас они в Италии) в своей (Вам хорошо известной) энергичной манере, что она не может принять это столь любезное посвящение, ибо как раз в данном случае посвящение должно выражать не столько личные симпатии, сколько научную установку. Так как она от этого не отступится, мне остается только сообщить Вам это и принять самому это посвящение с сердечной благодарностью.

Пишите мне, пожалуйста, и будьте снисходительны (как Вы обещали мне при прощании), если мой ответ заставит себя ждать. Если это продлится слишком долго, напишите мне хотя бы еще раз. Вы знаете, как радуют меня Ваши письма. Не работайте слишком много, чтобы уберечься от больших кризисов, которые мне в Ваши годы часто были помехой и внутренне меня сбивали.

С самыми искренними приветствиями и наилучшими пожеланиями в отношении формирования Вашего научного мышления.

Дружески Вам преданный Э. Гуссерль.

Засвидетельствуйте мое почтение коллегам Лопатину, Яковенко, Ильину! А также Вашей уважаемой супруге.

***

Господину Г. фон Шпетту, Москва, Царицынская 7.

Геттинген, 123.14

Уважаемый коллега! Большое спасибо за Ваше письмо, ответ на которое в научном аспекте должен воспоследовать устно, ибо я с радостью узнал, что в следующем месяце Вы хотите приехать в Геттинген. Moю жену это тоже очень радует. Определите Ваше пребывание здесь так, чтобы оно не было слишком коротким и напишите мне, пожалуйста, пару слов о том, когда приблизительно Вы приедете, чтобы я соответственно распределил свое время.

С дружеским приветом, Ваш проф. Э. Гус-серль.

***

Геттинген, 10 1/2 вечера.

Дорогой господин фон Шпетг, Только что, поздним вечером, я с глубоким огорчением услышал о том неприятном приключении, которое пришлось Вам испытать прошлой ночью. Я только что был у Его Превосходительства, чтобы проинформировать его о Вашей личности. Он проявит деятельную заботу о Вас и сделает все, чтобы обеспечить Вам Ваши права. Подробности устно. Я непременно жду Вас завтра утром (в субботу) у себя дома. Семинарские занятия и лекцию я отменяю.

С коллегиальным приветом и наилучшими пожеланиями Ваш

проф. Гуссерль.

Бернау и Воден, 20 9.IS

Моя дорогая госпожа фон Шпетт.

В то время, как мой муж отвечает на письмо Вашего, я хочу поблагодарить Вас за Вашу любезную открытку от 16 июля, которая попала -ко мне только 18. 9. Мы так рады, что в это мрачное время Вы все остались в целости и сохранности. Храни Вас Бог и в будущем. — Нас же постигло тяжелое горе:

наш мальчик, наш прекрасный Вольфганг, гордость и солнце нашей семьи пал 20-летним офицером при Вердене в марте 1916 года. Этому нет утешения. Наш второй сын провёл много месяцев в госпитале из-за тяжелого ранения, однако снова с июня в качестве командира роты находится на полях сражений и пишет, несмотря на все трудности, в такой успокоительной манере.

Из-за приглашения во Фрайбург в нашей жизни произошли, конечно, некоторые изменения.

Посреди войны было нелегко сменить место жительства и отказаться от его круга друзей в Геттингене. Но главным остается все же то, что у моего мужа есть сфера деятельности, которая отвечает его устремлениям. И это соответствует действительности. Он очень много работал в эти ужасные годы, весьма продвинулся в обосновании феноменологии и проделал значительную подготовительную работу для своей новой книги. Чтобы действительно обрести покой и уединение, в котором он нуждается вне работы, мы удаляемся каждые каникулы в маленькое местечко Бернау в Шварцвальде, где мы и теперь снова находимся с 30 июля. 1-го октября возвращаемся во Фрайбург. Наш тамошний адрес: Фрайбург, Лореттштрассе 40. Надеемся услышать вскоре от Вас хорошие новости и когда эта ужасающая война пройдет, Вы навестите нас в этом прекраснейшем месте Германии.

Эдмунд Гуссерль 241

С сердечным приветом, преданная Вам М. Гуссерль.

Примечания

1 Шпет Г. Г. Явление и смысл. М., 1914.

2 Шлет Г. Г, Сознание и его собственник // Гергию Ивановичу Челпанову от участников его семинариев в Киеве и Москве 1891 — 1916. Статьи по философии и психологии. М., 1916.

3 Шлет Г. Г. Мудрость или разум // Мысль и слово, т. 1. М., 1917. “ О возражениях Шпета см.: Г. Шлет, Явление и смысл, М., 1914, с. 185 — 214. Речь идет о том, что, с точки зрения Шлет”, анализ ноэмы не позволяет нам достигнуть “самого предмета”. Ноэма — это совокупность модусов данности предмета, это значение предмета, как оно конструируется сознанием, но не смысл, который, по Шпсту, присущ самому предмету. В этом отношении можно утверждать, что разъяснения Гуссерля не удовлетворили Шпета, который опубликовал свою книгу спустя два месяца после написания Гуссерлем этого письма (неизвестно, впрочем, когда письмо получено). Предисловие к книге Шпета датировано 15-м мая 1914 года.

5 Слово х\ еяохп женского рода, который Гуссерль сохраняет и в немецком. Однако по-русски лучше передать этот термин средним родом, подразумевая при этом его значение — воздержание. Аналогично и для латинского термина cogitatio.

6 Т. е. если мы схватываем истекшую длительность в актуальной точке Теперь, то эта длительность есть не что иное, как “прикрепленный к этой Теперь-точке континуум бывшей Теперь-точки”. Речь идет о том, что истинная длительность есть континуум, который “складывается” из континуумов всех бывших Теперь-точек. Подробнее и яснее см.; Husseri Е. Zur Phahomenologie des inneren Zeitbewusstsein (1893 — 1917). Husseriiana. Bd. X. Haag: Nighoff, 1966. S. 27-29. Гуссерль пишет: “Континуальность модусов протекания длительности объекта мы сопоставляем с континуальностью модусов протекания каждой точки длительности, которая само собой разумеется заключена в континуальности тех первых модусов протекания: следовательно, континуальность протекания длящегося объекта есть континуум, фазы которого суть континуумы модусов протекания различных временных точек длительности объекта” (S. 28). В письме к Шпету Гуссерль дважды употребляет слово “соответствует”, которое затемняет смысл описания. Речь идет не о том, что истекшей длительности “соответствует” какой-либо “другой” континуум, но о том, что длительность сама есть континуум точек. Точно так же и в отношении точек этого континуума, которым “соответствует” свой континуум.

7 Гуссерль иллюстрирует двойную континуальность длительности звука на следующей диаграмме (S. 28):

АЕ — ряд Теперь-точек. АА — погружение [в прошлое].

ЕА — континуум фаз (Теперь-точка с горизонтом прошлого)”. А — исходная, начальная точка восприятия, Е — конечная точка. Все точки на линии АЕ — Теперь-точки, из них Е — актуальная Теперь-точка, точка действительного восприятия (слышание звука), все остальные — прошедшие Теперь-точки. Л — наиболее отдаленная от нас в прошлом точки, сама она уже не обладает горизонтом прошлого. Напротив, актуальное Теперь имеет наибольший горизонт прошлого (ЕЛ').

Таким образом, в актуальной точке Б истекшая длительность объекта есть континуум точек от А до Е. Однако каждая их этих точек — также континуум, линейный континуум ретенций, обозначенных вертикальными линиями. Это и есть континуальность 2-ой ступени. Появлению новых Теперь-точек (движение от А к Е) соответствует увеличение горизонта прошлого каждой из этих точек (увеличение вертикальных линий), все это вместе иллюстрирует “расширяющееся сознание звука”.

Предисловие, перевод и примечания В. И. Молчанова

Редакция выражает глубокую признательность Марине Густавовне Шторх за возможность публикации писем к ее отцу.

Редакция благодарит Микелу Вендитти и ее коллег, а также Дагмар Миронову за помощь в расшифровке рукописных текстов Э. Гуссерля.